Катя решила задать экскурсоводу вопрос, который волновал ее лично.
— А вот я читала, что после войны здесь много инвалидов жило?
Пожилая женщина-экскурсовод поправила на голове платочек, руки ее мелко затряслись.
— Так померли уж все. И жило-то их много. Кто без обеих ног, на тележках передвигались, кто без ног, и без руки одной. Горе, что скажешь. Они после войны, инвалиды-то все в Ленинграде больше осели. Уж как-то их туда людской волной донесло. Артели создали, и жили совместно. Помогали друг другу. Только пили уж шибко. И не украшали видом-то своим северную столицу. Так власти порешили. Не порешили, что за них, за власть они калеками сделались. Помешали они городской красоте. И вот с 54 года и стали их вывозить. По приютам, да по монастырям. Вот и к нам привезли. Ухаживали мы за ними, помогали как могли. Только озверевшие они все как один стали. Обидела их власть-то. Пили по-черному.
— А кто ж им наливал?
— А мы и наливали, — старушка сверкнула глазами, — а что им еще осталось-то из их жизни собачей. Все было у людей! Семьи, родина, земля родная. За них, за всех воевали, за Родину за Сталина. С Победой вернулись! А им вместо почестей, монастырь с нарами?! У нас еще что! Самый страшный на реке Шексна такой приют сорганизовали. Для самоваров, тех, кто совсем без рук и без ног. И вот вся радость у них была, сестрички эти обрубки на брезентах на улицу вынесут, они и греются на солнышке. Потом, говорят, петь начали. И вот идет по речке теплоходик вроде вашего, и слышат люди — поют. Да хорошо так поют военные песни. А самих-то певцов не видать. Что? Как? И никому не в домек, сытым-то катающемся в свое удовольствие какая беда-то рядом лежит. Через какие слезы-то песня эта льется.
Женщина помолчала.
— Я человек уже очень старый, меня на том свете уже давно с фонарями ищут, вот людей вожу, рассказываю. И уже всю правду говорю. Не то, что можно, или нужно. То что есть на самом деле. Так вот те приюты — наш самый большой позор. Всему народу еще откликнется.
Катя шла по острову и прокручивала рассказ экскурсовода. История страны, история народа. Одни выгнали, другие приютили. Кому-то противно смотреть стало, хотелось скорее забыть, а кто-то вот так потом долгие годы мыл, стирал, с ложечки кормил. Кто-то должен. В принципе и ее работа такая. Не будет в человеке сострадания, не уйдет брезгливость, не получится из тебя доктора. Никогда. Беду людскую нужно принять и попытаться помочь. И любую, самую страшную жизнь попытаться облегчить. Никого и никогда нельзя выбрасывать за борт.