20.00
По лунному календарю
— Понимаю, Оля, что сама себе такую жизнь организовала. Сколько он ходил так туда- сюда? Лет семь, наверное. То у меня всю неделю, на выходные к ней идет, то наоборот, все время с ней, а на Новый год — семейный праздник, возвращается. Я думала, что смогу так жить. Оказалось, невозможно. Начала сама ему сцены устраивать, да поздно. Он уже меня в грош на ставил. Нельзя было себя в такое положение ставить, нельзя. Ты, Лелька, как всегда, оказалась права. Помнишь, как я к тебе тогда чуть живая прибежала и у тебя на балконе курила?— Помню, Ядя, все помню. Только советы давать легко. Я тогда твоим решением восхищалась. Думала — смогу ли так сама. Мудрости твоей поражалась.
— Нет, права оказалась ты. Нельзя было ставить себя в такую ситуацию. Нужно было отрезать сразу. Я ничего этим своим мудрым решением не добилась. Только измучилась вся. А он и дальше бы так ходил. Если бы она ему Юльку не родила.
Ядвига усмехнулась.
— Вот тогда он вернулся. Перепугался до смерти, на коленях ползал: «Прости дурака, ничего мне не надо, седина в бороду, бес в ребро». Ой, да что там говорить! А я уже вся измочаленная была. Мне уже было все равно. Я ненавидела его, презирала себя. И тут — нате вам! «Понял, что любил только тебя, все остальное было ошибкой…»
Подруги дошли до небольшого сквера. Высокие пальмы, причудливые фикусы, яркие незнакомые цветы. Что за страна, что за климат! Палку, наверное, посадишь, и будет расти, а потом еще и зацветет буйным цветом.
Посреди сквера бил небольшой фонтанчик, вокруг него разместились полукруглые мраморные скамейки с гнутыми спинками.
— Ядь, давай присядем, нога все-таки дает о себе знать.
— С удовольствием. Как ни крути, а семьдесят есть семьдесят. Обмануть можно других, но не себя. Сама-то точно знаешь, сколько тебе лет.
— И что же, он совсем с дочерью не общался?
— Да, если ему верить. Чего делать, естественно, нельзя совсем. А я… С одной стороны, ко мне вернулся человек, ради которого я была готова на все, ради которого всеми принципами своими поступилась. Любила я его, наверное. Или просто страх был одной остаться. Не знаю. А с другой стороны, это же кошмар — ребенка бросать! Я конечно, матерью не была, не знаю, но сердце за эту девочку в груди у меня переворачивалось. За мать, естественно, нет, даже где-то в глубине души позлорадствовала. А про девочку понимала: плохо это, а мой мужик — гад. И с этими мыслями надо было как-то жить. Куда-то их прятать. А они опять вылезали наружу и не давали мне спокойно жить! А он вдруг опять про праздники вспомнил. Но уже применительно ко мне. Только все было уже насквозь фальшиво, но он, видимо, без этого не может.
— Как же он воспринял появление Юли у вас дома?
— Истерика с ним случилась. Решение принимала я одна, и тут я была тверда. Опять кричал: «Уйду!» А я ответила: «Значит, уходи, никто держать тебя больше не будет, сама справлюсь». Он, наверное, был к этому моему отпору не готов, остался с перепугу.
— А ты? Ты к такому повороту готова была?
Ядвига собиралась в театр. Последний штрих перед зеркалом. Без макияжа она не могла выйти даже вынести мусор. Давняя привычка, артистка всегда должна быть в форме. И голова в порядке, и украшения к месту. Многое пришлось пережить, но это не повод опускаться, распускаться. Этого от Ядвиги не дождется никто и никогда. И сейчас это важно для ее учениц. Ядвига знала, что девчонки замечают, как она одета, обсуждают. Даже спорят иногда, идут эти украшения к сегодняшнему наряду, или лучше было бы оставить те, в которых она была вчера.
— Нет, яшма сюда подошла бы лучше!
— Ты что, забыла про лунный календарь?! Ядвига Яновна без него ни в одну поездку не поедет! Ну как можно надеть яшму во второй лунный день?!
«Действительно, как? — думала Ядвига, стоя за дверью и слушая разговоры своих учениц. — Это надо же! Всего-то один раз им про этот календарь рассказала, а они, значит, уяснили. Ну и ладно, никому это еще не навредило». Но Ядвига действительно чувствовала себя в самоцветах более защищенной, тем более, если они соответствовали определенному лунному дню.
Интересные эти девчонки. Вредности хватает, но каждая знает, зачем она здесь, трудятся до седьмого пота, себя не жалеют. У Ядвиги все-таки было по-другому. Тоже мечтала стать балериной, жизни без балета не представляла. Но не было этого упрямства, упорства, злости такой, как у этих молодых.
Ядвига накрасила губы бледно розовой помадой и начала натягивать на голову голубую мохеровую чалму. Получалось хорошо. Своим отражением в зеркале Ядвига осталась довольна. Эта шапка в виде чалмы удивительно шла ей, подчеркивала достоинства и являлась ее визитной карточкой. Форма шапки была одной и на зиму и на весну уже давно. Менялся только цвет, материал. Ядвига хорошо знала, что ей идет, чувство меры у нее было идеальное. И даже с всегда присутствующими крупными украшениями она не перебарщивала. Казалось, еще немного, и можно все испортить. Но Ядвига остро чувствовала это «немного» и всегда вовремя останавливалась.
Телефонный звонок настиг ее практически в дверях.
— Здравствуйте, меня зовут Женя, я сестра Насти. Мне очень нужно с вами встретиться. Позвольте, я к вам приеду.
Этого еще не хватало! Ядвига растерялась.
— Я не понимаю, что мы с вами можем обсуждать. Думаю, наша встреча нецелесообразна, — как можно более спокойным голосом ответила она.
Но в душе Ядвига занервничала. Прошло два года с тех пор, как от этого странного и томительного романа ее мужа родилась девочка. Роман она пережила тяжело, рождение ребенка еще хуже, тем более, что своих детей у них с Петром не было. Однако муж же вернулся к ней! Ядвига постаралась эту ситуацию для себя как-то оправдать. Получалось с трудом. Тут главное было время.
Правду говорят, что со временем все из памяти стирается. И хоть такие события до конца стереть невозможно никогда, но чем дальше, тем становилось легче. Да и муж снова был все время при ней, опять казался искренне влюбленным. Ядвига ему верила, червь, конечно, изнутри точил, но не так уже остро, как было когда-то.
И вот этот звонок. Что нужно этим людям от Ядвиги? И почему они звонят ей? Если нужны деньги, почему они не обратились к Петру? Или он уже отказал? Сволочь он все-таки! Ядвига тяжело вздохнула.
— Нет, нет, приезжать не нужно. Давайте уж где-нибудь на нейтральной территории. А что, так уж необходимо?
— Да, вы знаете, необходимо. Вы простите меня за настойчивость, только по телефону это все сложно, — голос был скорее просящий, в нем чувствовался крик о помощи. Ядвига поняла, что встречаться действительно нужно.
— Давайте завтра, ну, например, в «Шоколаднице» на Октябрьской. Удобно?
— Удобно, только… — на том конце провода женщина замялась, — а можно сегодня? Просто я уже договорилась с одной женщиной с ребенком посидеть, а завтра еще не знаю, получится ли. Если бы часов в семь встретились? Я вас долго не задержу. Давайте в «Шоколаднице».
— Ядвигу застали врасплох таким напором.
— Ну хорошо, раз так надо, то давайте. Только сейчас уже шесть. Я могу немножко опоздать. Это ничего? Я в театр собиралась заехать, перед спектаклем на девочек посмотреть. Но я их предупрежу.
— Конечно! — на другом конце девушка вскрикнула одновременно радостно и облегченно. Значит, до встречи, — и она повесила трубку.
Ядвига задумчиво смотрела на телефон. Что это все могло значить? Позвонить на службу Петру? Ну и какой от него прок? Нет, уж лучше сама. Все равно, в конце концов, вопросы все решаются ею. Она поняла это не так давно. Раньше ей всегда казалось, что всему голова Петр. То есть была полная иллюзия. И она ее очень даже сама охотно поддерживала. Пока не пришло прозрение, что делает-то все Ядвига: и думает она, и решения принимает. Петр только щеки раздувает да санкции раздает. Нет, все-таки надо с кем-то посоветоваться. Не с Петром. С кем? С Олей.
— Оля, есть время? Я коротко.
— Только если коротко, убегаю в магазин. Хватилась — хлеба нет к ужину. Ты же знаешь, Гриша без хлеба у нас не ест. Дитя войны.
— Вот и я тебе про дитя. Наше объявилось.
— Да ты что, Настя что ли? Про Петра что-то узнала? Опять?
— Нет, все по-другому. Позвонила ее сестра, просит встретиться.
— Пойдешь?
— Вот прямо сейчас и иду. Говорит, что очень срочно.
— Ядька, хорошо, что позвонила. Иди и, главное, не волнуйся, держи себя в руках. Просто слушай.
— Как-то мне неспокойно, Оль.
— Не нервничай, ничего уже хуже того, что ты пережила, быть не может. Правда ведь?
— Да уж куда!
— Ну вот видишь! Ты главное молчи, паузу держи. Пусть она сама говорит, а мы потом с тобой все обсудим.
— Хорошо, все мне уже собираться пора.
— Позвони сразу, как придешь! — успела Ольга крикнуть в трубку.
20.30
Взвешенное решение
Медленно садилось южное солнце, было уже не так жарко, с моря дул легкий ветерок. Подруги расположились на лавочке, и жизнь обеих проходила перед ними в ярких картинках. На соседней скамейке сидела влюбленная пара. Молодые люди молча смотрели в сторону моря. Со стороны было видно — им хорошо, и не надо никаких признаний, и так все понятно. Они вместе, и это главное. Не надо игры, не надо театра, не надо лишних слов. Чувства должны быть внутри.— Нужно идти, Оль, а то Миша с Юлей приедут, а нас нет. Волноваться будут.
— А ты, ты за нее волнуешься?
— Конечно. Это сложное ощущение — воспитывать чужого ребенка. Даже не просто чужого. Ты же помнишь, были у меня мысли девочку из детдома взять, когда окончательно стало ясно, что своих не будет. Но здесь-то совсем другое дело. Это же ЕЕ дочь. И мысли эти всякие, что я столько лет гнала от себя, теперь не отгонишь — она ежедневно стоит передо мной напоминанием. Знаешь, как она меня стала мамой называть? Она сказала: «Тетя, я тебя буду называть мамой. Потому что у каждой девочки должна быть мама. Хоть какая-нибудь. Жалко, конечно, что мой папа на бабушке женился. Но это он от горя, когда узнал, что моя мама умерла. Он потом опомнится, и опять женится на такой же красивой, как мама, и я ее буду мамой называть. Ну а пока уж тебя буду. Ладно, тетя, ты не против?»
— Свят, свят. Но она же маленькая была?
— Да, ей три года тогда было. Лелька моя, что мне пришлось пережить, никому не пожелаю! Да нет, прикипела я душой уже. Мысли дурацкие из головы гоню, главное теперь — у Бога жизни прошу. Ее же поднять надо. Юле семь, а мне семьдесят! Вот где самая трудная задача! Я и сестре тогда про это говорила, а только выбора ни у кого в той ситуации не было.
Ядвига обвела глазами кафе. Из-за приглушенного света разглядеть что-нибудь было трудно. Привыкнув к полутьме, различила небольшие компании и молодые парочки. Все были заняты собой, никто не обращал внимания на пришедшую даму. За столиком в самом углу сидела молодая девушка, она была одна и выжидающе смотрела на дверь. «Она!», — подумала Ядвига и решительно направилась к столику.
При виде ее девушка встала.
— Спасибо, что пришли. Я Женя. Садитесь, пожалуйста. Я заказала себе чай, а вы что будете?
— Пожалуй, тоже.
Ядвига молчала, по совету подруги она выдерживала паузу. И потом, не она же пригласила Женю сюда. Ядвига разглядывала девушку, а та все не решалась начать разговор. Молодая, лет двадцати пяти. Видимо, Настина младшая сестра. Симпатичная? Можно и так сказать. Только не в лучшем своем состоянии.
Ядвига была актрисой, хоть и балетной, и всегда умела делать лицо и держать спину. Этого у нее было не отнять. Профессия обязывала. И она всегда удивлялась женщинам, которые так легко раскисали. По которым сразу можно было сказать: «Вот у этой что-то стряслось. Болезнь, или что-то не ладится с мужем. Да мало ли?»
Их Ядвига видела за версту, ей не нужно было даже ничего рассказывать. Сначала обращал на себя внимание потухший затравленный взгляд. А если муж был рядом, то и подавно все сразу становилось ясно. Достаточно взглянуть, как женщина провожает взглядом любой поворот головы мужа, как шарахается от любого телефонного звонка. Бедные вы, бедные, все про вас знаю, сама проходила! Но только зачем это показывать? Зачем чтобы все знали?
Обычно, видя подобную ситуацию Ядвига сразу подходила к женщине, даже если они были мало знакомы, и начинала ее отвлекать каким-нибудь пустячным разговором, рассказывать что-то смешное, или наоборот — помогала вернуться самой к себе. Ну, например, спросив, где она купила вот эту заколку. Не платье, а именно заколку. Потому что про платье можно вспомнить. И на это не переключишься. А вот над покупкой заколки придется задуматься. И женщина начинала вспоминать. И на какое-то время забывала о своем горе, о том, что нужно быть в постоянном напряжении и пасти вот это свое сокровище. Главное — зачем, ради чего? Хотя… Это потом становишься умной. А в этой самой ситуации…
Ядвига не знала, как она выглядела в свое время со стороны. На определенном жизненном этапе наверняка ее тоже было жалко. Но она очень пыталась не раскисать. Держать себя в руках, вести себя ровно, приветливо, не уйти в махровую злобу. Ох, как это просто было сделать! Легче всего. А вот остаться с гордо поднятой головой и доброжелательной со всеми — тяжело. Почти невозможно. Но она старалась.
Глядя на Женю, Ядвига поняла, что там какая-то другая растерянность. Дело связано не с мужчиной. А то уж были мысли: «Может, эта разлучница у родной сестры мужика увела, и та пришла перенимать опыт?» Вот она — злость на людей, копившаяся годами! А куда этой злости было деваться? Пережить такое! Не каждая справится.
— Настя очень больна. Диагноз страшный. По прогнозам врачей ей остался месяц. Но это как максимум. В принципе мы готовы к худшему каждую минуту.
Ядвига совсем не ожидала такого поворота и такого развития событий. Она сидела, оглушенная услышанным. Что же это творится такое? Она же молодая совсем! Ядвига не знала, как реагировать. Пока в голове стучало, что умирает молодая цветущая женщина. И это страшно само по себе. Неправильно. Так не может быть.
— Мы делаем все возможное. Скорее — делали. — Женя запнулась, — Теперь надежды уже нет. Никакой. — Девушка опустила голову на стол и разрыдалась.
— Вы простите меня. Все время приходится держать себя в руках. Я и с Юлей, и за сестрой нужно ухаживать. Помогать мне некому. Просто как в фильме каком-то. Но это все неважно. Важно сейчас одно — Юля. С вами встретиться меня попросила сестра. — Женя немного успокоилась, вытерла слезы, голос зазвучал тверже.
— Все, что случилось с Настей, она восприняла как кару. Хотя… Какая кара, я же при всем развитии событий присутствовала! Она поначалу и не предполагала, что Петр женат, он же уверял Настю, что давно с вами в разводе, просто живете под одной крышей, никак разъехаться не можете. — Женя вдруг поняла, что говорит что-то не то. — Ой, вы простите меня, я тут, наверное, сейчас не о том.
— Да нет, все нормально. — Конечно, фраза Ядвигу несколько резанула, но известие о болезни Насти не дало зациклиться на этом. — Сама знаю, что заврался и запутался в то время мой муж окончательно. Да я, собственно, и дала ему право выбора тогда. Потом пожалела. Не думала, правда, что он вот так меня обсуждать мог. Ну да ладно, я живу по принципу «старое не ворошить, виноватых не искать, пытаться всех прощать». Ведь все равно же Бог простит. А ему уж точно виднее.
— Спасибо, Ядвига Яновна, что понимаете меня. У меня, знаете, голова последнее время совсем плохо работает, сплю по три часа в сутки. Хорошо вот няню нашла. Но по деньгам не очень все это тяну. Собственно, что я сказать хотела, — Женя потерла руками виски. — Да, Настя. Потом, конечно, все ей стало уже ясно. И что семья у вас, и говорил он только о вас. Она же у Петра фотографию вашу в книжке, которую он читал, нашла. То есть вроде как книжку читал, а на самом деле о вас думал. И вообще, все у них наперекосяк пошло. Ну а уж когда он про ребенка узнал! Настя и решила, что лучше ей воспитывать девочку самой. Ни к чему были эти истерики ни ей, ни ребенку.
Официант давно принес уже чай, но к нему не притронулись ни та, ни другая. Женя мешала ложкой несуществующий сахар, Ядвига, не мигая, смотрела на Женю. Что же творится в этом мире, как жить, верить кому?
Она слушала, и не знала о чем сейчас думать, на чем концентрироваться, на фотографиях в книжке, или на истерике. Руки у нее затряслись, комок подступил к горлу.
— Ядвига Яновна, Настя знает, что вольно или невольно она перед вами виновата. Петр ей рассказал, что и отпустили вы его, и что никаких разборок никогда не устраивали. Я говорю путано, наверное… Поймите меня правильно! Настя знает, что осталось ей совсем немного. Она хотела сама сначала с вами встретиться, — Женя опять замолчала, в горле перехватило, — но она не может уже физически. Поэтому она попросила меня. Настя хочет, чтобы Юлю воспитывали вы. Она хочет, чтобы ее дочь выросла такой же сильной, принципиальной, чтобы была хорошим человеком.
Женя замолчала, онемела и Ядвига. Обе смотрели перед собой, и каждая думала о своем.
Женя — о том, что вот она и исполнила волю сестры, все сказала. И сейчас будет решаться их судьба. Конечно, она удочерит Юльку, если не будет выбора. Наверное, это не та мечта, которая была у нее в жизни. Но делать нечего, родственников у них нет, и в память о Насте она это сделает. Только что она сможет ребенку дать? Сама из Калуги, работает учительницей, заработки не ахти какие. И не очень она готова стать мамой.
А готова ли Ядвига, совсем уже не молодая женщина, у которой никогда не было детей, воспитывать дочь девушки, которая когда-то увела у нее мужа? Простить, принять? Так хотела Настя. Их рассудит судьба.
Мысли Ядвиги не очень отличались от Жениных. Возраст, и потом — это же дочь той самой Насти! Справится ли, сумеет ли забыть, чей это ребенок? Но к этим мыслям добавлялись еще и другие — о возможности, наконец, жить ради маленького человека, любить его, воспитывать.
Какую боль ей всегда причиняла мысль, что никогда не будет детей. Каждая беременная женщина на улице — как немой укор. Вечно чувствовать себя неполноценной, постоянно задавать себе вопрос: «Ну, почему? За что?» И вот судьба дарит такой шанс. Правда — шанс-испытание. Как вынести это? Что делать?
Наконец Ядвига прервала молчание.
— Вы знаете, сколько мне лет? Только не говорите, что я прекрасно выгляжу. Мне шестьдесят три года. Это не просто много. Это много даже для внучки. Я сейчас говорю не о себе, я говорю о девочке. Если что-то со мной случится, как ей пережить боль еще одной потери? Имеем ли мы право подвергать ее такому риску? Вы знаете, даже не хочу сейчас говорить банальное, мне надо подумать, или мне нужно посоветоваться с мужем. Ни с кем в этой жизни я уже давно не советуюсь. Все свои решения я принимаю сама. И твердо убеждена — то, что сердце почувствовало в самый первый момент, и есть единственно правильное решение. Может, у других не так, а меня интуиция никогда не подводила. Иногда начинаешь решать, взвешивать, обдумывать. Нет, все не то. Если бы мне было на десять лет меньше, однозначно бы сказала » да». Хотя что я говорю?! Всей этой истории как раз почти десять лет и есть. Нет, не то, мудрость приходит с годами. Так что тут возраст мне в плюс, и база есть материальная. Мне есть чем поделиться в этой жизни. И еще мне очень хочется это сделать. Я не даю вам ответа. Я прошу вас позвонить мне, когда …— Ядвига не могла найти правильного слова, — когда это случится.
Она поднялась и, не попрощавшись, быстро пошла к выходу. На столе осталась нетронута чашка.
Женя позвонила через неделю. Ядвига выслушала ее молча. Соболезнований не высказывала, а просто спросила:
— Когда вы привезете девочку? И запишите, пожалуйста, документы, которые мне необходимы. Я уточнила, в свидетельстве о рождении мой муж записан, как отец ребенка, так что особых проблем у нас не будет.
21.00
Хорватский Довиль
Подруги неторопливо дошли до отеля. Отель » Александр» был одним из лучших в Ровене. Большие номера, кондиционеры, разнообразные завтраки. Красивая зеленая территория с двумя бассейнами и теннисным кортом, крытая эстрадная площадка. Музыканты как раз расстанавливали аппаратуру для вечернего концерта. Отдыхающие сменили шорты на открытые вечерние сарафаны и легкие брюки.— За отель, Лелька, спасибо. Шикарный. Даже не ожидала, что в Хорватии такой может быть.
— Ну, не Довиль, конечно, прости, но надеюсь, отдохнуть тебе все-таки удастся.
— Запомнила все-таки, — Ядвига шутливо хлопнула Ольгу по руке.
— А у меня учитель хороший! — Ольга с любовью смотрела на подругу.
Всего то и были полдня вместе, а вся жизнь с самыми ее яркими моментами прошла перед ними. А сколько еще их ждет впереди? И по отдельности, и вместе.
Навстречу им, задыхаюсь от восторга, бежала Юля
— Мама, мама, ты не представляешь, где мы были! Миша катал меня на корабле. На настоящем, с парусами. Он сказал, что будет брать меня на этот корабль часто. И Машу тоже. Мама, мы были на самом настоящем острове. Там песочек у моря белый-белый. А море прозрачное-прозрачное. А еще мы ели в кафе-мороженое! Мамочка, ты же поедешь с нами, и тетя Оля. Тетя Оля, вы ведь поедете?
Подруги попытались что-то ответить, но Юля не давала им открыть рот.
— А еще звонил папа! Мама, ну куда ты дела свой телефон? Он испереживался. Хорошо, что ты дала ему телефон и тети Оли, и Миши. И никого он не мог найти. Ну что же вы за Маши-растеряши! Вот только Миша ничего никогда не теряет, потому что он настоящий капитан.
— Подожди, подожди, звонил папа. Действительно, а где мой телефон? Неужели в гостинице остался? — Ядвига пыталась найти телефон в своей стильной, но большой и неудобной поэтому сумке. — Ладно, собственно, не суть. Миш, что сказал Петр?
— Сказал, что потерял вас. Звонил уже по аэропортам, потом вспомнил, что у него есть мой телефон. Пришлось ему объяснить, что а): встретились две подруги; б): обе они натуры артистические, и что-либо помнить им не пристало, за них это должны делать другие люди. Ну, например мы с Юлей. Да, Чебурашка? Я надеюсь, ты-то хоть не будешь балериной?
— Я еще не решила. — Юля задумалась. — С одной стороны, конечно, хочется иметь такую красивую фигуру, как у мамы. Но с другой стороны, у тети Оли она совсем некрасивая, зачем тогда так мучиться?
Миша и Ольга рассмеялись, Ольга совсем не обижалась на девчушку, до того та была забавная. Ядвига же вся пошла красными пятнами
— Юля, ну я же говорила сколько раз. Не обязательно вываливать все, что приходит тебе в голову. Отсеивай, ты же уже большая девочка.
— Ядька! Перестань, я не обижаюсь, и потом Юля права, наши с тобой фигуры сравнивать уже невозможно. Но быть балериной — это прекрасно, Юлечка. Когда у тебя есть возможность танцевать столько, сколько ты хочешь, под чудесную музыку, с большим оркестром, на самых лучших сцена мира. И тебе будут дарить цветы, аплодисменты. Правда, путь этот очень нелегкий, к аплодисментам-то. Так что нужно серьезно подумать. Это ты права.
-Что Петр, Миша, я не поняла? — Ядвига не знала, по какому поводу больше нервничать.
— Петр сказал, что договорился на работе, разгреб дела, дал все указания и завтра прилетает. А то, говорит, это не дело. Вы, понимаешь ли, тут на отдыхе, купаетесь, загораете, а он чувствует себя страшно одиноким. Никто за ним не ухаживает, даже повоспитывать некого.
Ольга краем глаза наблюдала за Ядвигой. Ее лицо оставалось непроницаемым. Но Ольга знала подругу, та оставалась спокойной в любой ситуации. Но по глубокому вздоху она поняла, что Ядвига ждала мужа, надеялась, что приедет, и сейчас рада известию.
Почему так? Как непросто складывалась жизнь у Ядвиги с Петром, сколько пережила она из-за него! И, вроде бы, все про него знала, и обида давнишняя не давала ей жить с ним мирно. А вот поди ж ты! Что это, любовь? Или уже ответственность, как за неблагополучного ребенка? Которого все равно не бросишь, и за него еще больнее, еще обиднее, и его жальче всех.
— Ну ладно, мы пойдем. Спасибо тебе, Миш, огромное спасибо. Смотри, наша Юля просто захлебывается от восторга. Созвонимся завтра. Устали и вы, и мы. Доброй ночи!
— Подруги расцеловались, и Ядвига с Юлей направились в свой номер.
— Хорошо, что провели этот сегодняшний день вместе, завтра приедет Петр, и такого общения уже не получится.
Миша взял Ольгу под руку.
— Мама, а ведь ты его не любишь.
— Я про него просто много знаю. А зачем мне его любить? Пусть его Юлька любит, он ей все равно отец. А Ядвиге он муж. Поэтому я должна его уважать. Любить — не должна. — Ольга замолчала.
— Устала?
— Есть немного, — она с улыбкой посмотрела на сына. Он понимал ее с полуслова. — Столько всего навалилось сегодня из моей прошлой жизни. Все нахлынуло, переплелось. Мне сегодня не уснуть.
— А давай-ка посидим в ресторанчике! Хочешь, я возьму тебе коньячку? Такой дивный вечер. Тихий, уже прохладный. Море плещется. Луна. Посмотри, как хорошо! И ты немного успокоишься.
Все действительно было так. Оркестр начал играть тихую Bossa nova. Как всегда, очень быстро навалилась южная ночь. От этого луна казалась особенно яркой, светящейся. И вмиг стало свежо, даже прохладно.
Ядвига уложила спать Юлю и вышла на балкон.
Внизу, в ресторане, она увидела Ольгу и Михаила. Оба курили, разговаривали. На столике стояли две изящные рюмки коньяка. Ольга с улыбкой смотрела на сына. Это была счастливая пара. Мать и сын, которым было очень хорошо вдвоем.
Завтра у Ядвиги начнется повседневная жизнь. С мужем, без которого она не могла, с дочерью, которая не могла без них. И все это надо соединять, направлять. А на это нужно много сил. Нельзя раскисать, нельзя давать себе окунаться в неприятные воспоминания, копаться в этом.
Сколько вспомнилось за сегодняшний день! Целая их жизнь. Сколько всего было, плохого и хорошего, сколько лет было пройдено вместе. И хорошо, что этот сегодняшний день был таким долгим и откровенным. Когда он еще случится? Наверное, уже никогда.
