Обмен

Мои родители всегда мечтали жить со мной. То есть отселять, когда придет время, собирались дочь старшую, а уж с младшей провести старость. Любовь ко мне перевешивала для них предполагаемые мелкие неудобства от жизни с совершенно чужим человеком, моим, например, будущим мужем, а впоследствии и с моими будущими детьми. Меня они со своими планами не знакомили, со мной не советовались.
Я всегда шла по жизни легко, особо ни о чем не задумывалась, планы грандиозные не строила, а главное — ни по какому поводу особо не расстраивалась. Если случалось что-нибудь, что могло нарушить мое веселое настроение, я просто старалась про это как можно скорее забыть. Это, между прочим, у меня всегда получалось. Ну еще до вечера как-то могла промучиться, а уже с утра вставала с легкой и светлой головой, свободной от всяких там душевных мук.
Когда пришло мое время решать, с кем жить и по какому адресу, я уже знала — жить надо только самостоятельно. Опыт совместной жизни был, правда, семья была не моя, а моей старшей сестры. Но этого было достаточно, чтобы понять — два поколения под одной крышей ужиться не могут. Невозможно, незачем, ни к чему.
Вначале я в силу своего пофигистского ко всему отношения совсем ничего даже не замечала. Ну, живут с нами Наташа со своим мужем — а мне-то что! Разве что меня из моей комнаты в гостиную переселили, а больше никаких неудобств. И даже появились удобства — телевизор под боком. Смотри хоть ночью, хоть утром. Зато жить, мне казалось, стало веселее. Больше народу, больше событий. Сестра, опять же, от меня с воспитанием отстала. Родители-то с этим вопросом ко мне никогда особо не приставали. Они просто мне радовались. Наверное, понимали, что дело это бесполезное — меня воспитывать. Во-первых, я с детства была очень вредная, свою точку зрения никогда не меняла. Во-вторых, мой веселый характер: воспитывай меня, наказывай — я все равно в голову ничего не возьму, не расстроюсь. Сестра же не могла спокойно смотреть на это, как ей казалось, форменное безобразие и постоянно отслеживала мои «неправильные похождения в разные стороны». Все ей казалось во мне неверным. И то я делаю не так, и это кое-как. Главное, она была права. Я действительно все делала кое-как. Не вникая. Ну зачем было во всякие глупости вникать-то? Что, дел больше никаких нет? Еще я про алгебру с химией думать буду?! В школу хожу? Хожу! В немецкую? В немецкую! Учусь без троек? Без троек! На пианино играю? Играю! Вот какие ко мне вопросы могут быть? Но вопросы находились всегда. Поэтому ничего не брать в голову — стало для меня выходом самым правильным и единственным.
Когда в нашу дружную семью вошел Витя, Наташин муж, никаких неудобств я от этого не испытала. Каково же было мое удивление, когда однажды я услышала разговор Наташи с мамой на кухне. Смысл его сводился к тому, что все друг друга раздражают, что так жить больше невозможно, что у Наташи рушится семейная жизнь. Я была просто даже заинтригована! Это кто ж, кому и чем мешает?! Со стороны все выглядело пристойным до неприличия. Все друг другу улыбались, за ужином поддерживали непринужденный разговор, спрашивали, как у кого дела, какие новости. У нас вообще семья с традициями. Ужинаем всегда все вместе в гостиной и никогда по отдельности на кухне. Начало ужина установлено раз и навсегда — приход папы с работы. Без него есть не садимся, это закон. Мой папа говорит: «Хотя бы раз в день вся семья должна собираться вместе, чтобы обсудить, как прошел день, что случилось, а что не случилось». Верно, конечно. Например, может, человеку помочь в чем-то надо, но сам он не догадывается об этом, а вот на семейном совете все высвечивается.
Еще мы по выходным все вместе до обеда ходим гулять в лес. Хочешь, не хочешь — все, строем. Ни у кого это никогда не вызывало возражений. Мы в этот лес всю жизнь ходим. Воздухом дышим, что-то обсуждаем интересное. Витя, правда, гулять с нами не стал, и Наталья тоже от прогулок отстранилась, они теперь куда-то вдвоем ходят, но ужинаем мы, как и раньше, все вместе. Мило и душевно. То, что в доме появились какие-то проблемы, мне и в голову не приходило, а что они доросли до космических масштабов — вообще изумило до крайности.
— Натуля, ну неужели Витя не может сесть после ужина на диван? Ты же знаешь, в кресле после работы отдыхает папа! Или папа должен сидеть на стуле? И потом — эта странная манера снимать носки и сидеть босиком. Нам же неприятно!
— И как я, по-твоему, должна ему это сказать, мама? Твое место вот на этом стуле в углу комнаты? А может, Вите вообще лучше стоять, чтобы папу не раздражать? И отчего бы папе не делать более радушное лицо, когда Витя входит в комнату? И почему он все время отворачивается?
— Наточка, ты же знаешь папин характер! Он и с нами-то через раз разговаривает. У него сложная работа, ответственность, неприятности, коллегия. Ты же сама все прекрасно понимаешь! Просто мы к этому привыкли и не обращаем внимания. Папа же у себя дома.
— Мама, а Витя тогда где?! Он уже меня спрашивать начал: «Ната, почему меня твой папа не любит?»
— Ой, как у вас тут интересно! — Я решаюсь встрять в разговор. — Мам, а правда папа Витю не любит? Вот это да! Никогда бы не подумала!
— Можно подумать, ты хоть раз в жизни думала. — Завидев меня, Наташка немного отвлекается от своей драмы.
— Лена, — строго говорит мама, — Витя — Наташин муж, и, естественно, папа его уважает. Но когда люди начинают жить вместе — это всегда не просто. У каждого свои привычки. Естественно, кто-то кого-то может раздражать, кому-то нужно привыкать, кому-то что-то в своей жизни менять.
— То есть вы друг друга все раздражаете? — Я не могу уняться и действительно не очень понимаю, в чем, собственно, проблема. — Вот меня никто не раздражает.
— Это, Елена, потому, что ты никого не видишь вокруг себя. И никогда ни во что не вникаешь, если это прямо тебя не касается!
Вообще-то сестра права. Я действительно чаще смотрю по верхам. Но просто иначе в жизни (как мне тогда казалось) ничего не успеть.
Я не очень поверила в тот раз маме с сестрой. Мне не хотелось верить, что в моей семье, где со стороны все так хорошо и правильно, люди, оказывается, не очень счастливы. Поверить, может, до конца и не поверила, но запомнила. И, много лет спустя, делая свой собственный выбор, эту историю в голове восстановила.
А тогда проблемы у меня лично тоже начались, стоило только появиться на свет моей любимой племяннице. Тут уж спокойная жизнь закончилась для всех! Всем сразу стало не до сидения в кресле и не до обсуждения, кто в носках, а кто нет. Жизнь четверых взрослых и одного подростка изменилась в одночасье. Малышка задействовала каждого, а меня как самого незанятого человека — больше всех.
Наверное, в первый раз в жизни мне пришлось сосредоточиться. Девочка наша была относительно спокойная, но вставала рано, не давая мне выспаться. Подружек я своих приводить много и сразу уже не могла — инфекция. И потом просто рушились мои личные планы, срывались свидания (периодически с племянницей нужно было сидеть, подменяя сестру)! Все вместе навевало на меня тихую тоску. И я уже всерьез начала побаиваться, как бы не испортился мой веселый характер. Поэтому, когда папа напрягся изо всех сил и получил для Наташи отдельную квартиру, были рады все, включая меня. Я даже объединилась с родителями в их совместном недоумении — а чего Наташа с Витей, собственно, не съезжают-то? И когда, наконец, это историческое событие произойдет?
О замужестве я тогда и не думала, но решение насчет совместной жизни с родителями приняла окончательно и бесповоротно. Видимо, их я об этом не предупредила. Просто сделала вывод для себя и все. А что обсуждать-то? Мне казалось, выводы сделали все. Это же они с зятем мучились, не я. И потом, собственно, зять-то идеальный был. Они сами его в дом привели, сами радовались.
Я же идеального не приведу никогда. Быть этого не может.
Так и вышло. Второй зять идеальным уж точно не был. Хорошим человеком — да, а идеальным нет. Да и где его взять, идеального-то? Нигде, наверное. А уж чтобы родители были когда довольны выбором ребенка… Думаю, такого не случается никогда.
Почему мы с сестрой, выходя замуж, выбирали в женихи иногороднего — конечно загадка. Старшая сестра, как всегда, поступила более прилично. Она хотя бы выбрала человека из Сибири, с исторической родины наших родителей. То есть этот выбор был все-таки хоть как-то оправдан. Мой же был неоправдан вообще никак.
Мужа я выбрала с Кавказа, студента, от которого из-за меня отреклась вся родня, и эта самая родня грозилась всех нас зарезать. Про «зарезать» никто, конечно, не поверил, а вот про национальные особенности моих кавказских родственников родители меня предупредили. Тут уже не поверила я. Я была тверда в своих убеждениях как скала — главное не национальность, а человек. В каждой нации есть люди плохие и хорошие. Мой — он точно хороший.
Что это действительно так, родители знали наверняка: дружили мы с будущим мужем все четыре институтских года. Они, как люди умудренные опытом, сомневались не в нем, а в том, что разность нашего воспитания и принадлежность к разным культурам позволят нам быть счастливыми. Однако, зная абсолютную вредность моего характера, спорить и ставить условия родители мне не стали. В конце концов, я человек взрослый. Замуж так замуж. И опять нового человека прописали в нашей квартире.
Рассчитывать, что папа сможет получить жилплощадь и для нас, уже не приходилось. Для того чтобы вступить в кооператив, нужны были какие-то определенные метры и, наконец, большие деньги. Ни метров, ни денег не было. И я сказала родителям, что буду с ними меняться. Сначала новость была воспринята с грустью. Тут-то и всплыло, что у них были совершенно другие планы. Именно тогда я узнала, что мои родители собирались со мной жить. Странная мысль. Неужели со мной можно жить? То есть жить, безусловно, можно. Но хотеть этого? Все это казалось мне непонятным.
Мой план был таким. Наша трехкомнатная квартира не бог весть какая, и с размахом поделить ее было нельзя. Двухкомнатная квартира для родителей и комната в коммуналке для моей молодой семьи — вот и все, что могло нам светить на горизонте. От родителей требовалось ходить смотреть предложенные варианты, все остальное я брала на себя.
Наверное, это был мой первый жизненный проект. Никто еще не знал моей прыти и не мог предположить, что я с моими вечными фантазиями и порханиями по жизни могу что-то довести до конца. И мама с папой не стали меня разубеждать, втайне надеясь, что у меня ничего не выйдет. К тому же им утешала мысль, что даже в случае успеха моего предприятия у них останется двухкомнатная квартира.
Я же взялась за дело очень рьяно, сразу поставив себе срок — шесть месяцев. Утром я писала объявления и во время прогулки с маленьким сыном расклеивала их по всему нашему району. Все-таки родители к району привыкли, и мне не хотелось разочаровывать их еще и сменой метро, близлежащих магазинов и спортивного стадиона для папы, заядлого теннисиста. Тщательно расклеив объявления, я покупала газеты с объявлениями об обмене. Потом, уложив Антошку спать, газеты прочитывала и делала пометки на полях. А когда вечером приходила вся семья и было кому сидеть с сыном, я обзванивала приглянувшиеся мне варианты.
То, что наша квартира особым спросом не пользовалась, стало для меня первым разочарованием, которое, однако, не сломило меня. Я упорно писала, клеила, читала, звонила. Я так старалась, и у меня так долго ничего не получалось, что все начали за меня переживать. И уже скоро готовы были ехать куда угодно, лишь бы мой труд все-таки возымел хоть какие-то результаты. И вот наконец-то начали появляться первые варианты! Это был успех.
За время моих телефонных разговоров мои родители постепенно начали привыкать к тому, что разговоры про обмен — не просто разговоры. Во время наших совместных ужинов я подробно рассказывала, что и как: что удалось, что сорвалось, что вот-вот должно, наконец, срастись, и постепенно все увлеклись этой игрой. Уже вся семья ждала новых вариантов. Мы не задумывались о том, что вскоре всем нам предстоит совершенно другая жизнь. Думали только — получится, не получится. Выйдет, не выйдет.
Следующим этапом моей работы был осмотр квартир. Нужно было, чтобы понравилось нам. И потом нужно было, чтобы понравились мы. В смысле — наша квартира. Здесь самыми неконфликтными и ко всему готовыми оказались мои родители. Когда им предлагали первый этаж, против была только я, мои родители говорили: «А что, собственно, тут такого? Нам ведь не двадцать лет, дело к старости, ближе до улицы идти». О том, что дует, что под внизу подвал и так далее — задумывалась я одна. Они об этом не думали. Пол деревянный? — «А ты, знаешь, Алена, — говорил мой папа, — это напоминает мне мое детство».
— Папа, ну при чем тут твое детство?! Ты жил в одной комнате с коровой! Может, еще и корову поищем?
В общем, моим родителям подходило все, лишь бы люди, с которыми приходилось общаться, были приятными. Поэтому в конце концов я уже на этапе переговоров начала отсекать варианты с первыми и последними этажами, без балконов и в неудобно расположенных местах, чтобы родители сразу туда не уехали.
С комнатой дл мой семьи было сложнее. Прежде я никогда не видела коммунальных квартир, и когда познакомилась с ними, настроение мое, всегда веселое, стало ухудшаться. Я поняла, что бытом придется делиться с совершенно чужими людьми. Несмотря на то, что я всегда считала себя человеком компанейским, мне стало не по себе. Мыться в ванной — в очередь, в туалет — тоже, готовить на общей плите… К тому же я никогда не жила с коренными москвичами! А это, я вам скажу, та еще публика.
Если комнат в коммуналке было несколько, то меня поочередно затаскивала к себе каждая будущая соседка и начинала поливать грязью остальных жильцов. Пытаясь тут же взять с меня слово, что, при положительном исходе данного мероприятия, я дружить с «этими сволочами» не буду, строго буду придерживаться графика мытья туалета и, что самое главное, никогда ни с одним соседом не сяду пить чай. Про чай я слышала в каждой коммуналке. Только не совместный чай! Потому де не принято.
Поскольку рассказы про чай и про сволочей повторялись в каждой коммуналке, в конце концов я поняла, что сволочами в коммуналке тоже являются все без исключения. Правда, встречалась еще одна категория — алкоголики, которые собирались на общественной кухне и приводили туда погреться половину своих друганов.
— Машка, ты ж не ругайся. Ты ж видишь — мы не пьем, так сидим. Замерзли мы!
— Куда уж больше пить, лыка и так не вяжете. А не пьете, потому что выпили все. Небось и деньги кончились.
— Ой, Машка, какая ж ты дальновидная! А красивая ты, Машка, какая. Вот хочу на тебе жениться. Три рубля не займешь?
— Да побойся бога! Во-первых, ты мне пять рублей уже должен, или забыл? И во-вторых, ты ж женат. Тоже забыл, что ли? И дочка у тебя растет, нехристь ты этакий!
— Это ты про какую жену? Про Анну, что ли? Дак она вроде померла?
— Да типун тебе на язык! Вот если б она услышала, горе-то какое, — запричитала Машка.
— Ну ладно, ладно, не вопи. Но я ж точно помню, недавно кто-то помер. Не Анна, нет? Ну и ладно, ну и хорошо. Не буду, значит, жениться, потому не могу. Видишь, обременен. А кто ж помер-то все-таки?
— Тетка твоя померла из Самары!
Я с ужасом наблюдала всю эту сцену и понимала, что еще немного и влипла бы совершенно конкретно. Ведь практически все было договорено, и это был последний просмотр, после которого я собиралась вот в эту самую квартиру въезжать. Комната большая, светлая. Соседка, по словам Марии, одна, она сама. Комната соседа Николая во все мои предыдущие приходы была заперта.
— У жены проживает, у Анны, сюда только иногда проведывать заходит. Живем тихо, мирно.
Значит, «иногда». Но зато как! Потом эти «иногда» можно месяцами вспоминать.
Бежала я из квартиры вприпрыжку, с четким пониманием, что если и есть где коммуналки, как в старых советских фильмах, где соседи не сволочи или пьяницы, то найти такую отдельно взятую коммуналку ой как непросто!
Чтобы увеличить шансы получения приемлемого результата, я решила рассматривать только коммуналки с двумя комнатами, и чтобы во второй, соседской комнате, жил бы один человек. Мужчина отпадал сразу. Ну что может из себя представлять одинокий мужчина? Опять алкаш? Или вообще маньяк какой-нибудь? Лучше не рисковать. Пусть будет женщина, лучше всего — одинокая и немолодая.
Поставленный мной срок обмена неумолимо приближался, а мои запросы возрастали. Причем запросы родителей, наоборот, снижались. Они на удивление вошли в раж. Им нравились абсолютно все варианты. И каждый последующий вариант нравился больше предыдущего.
Что касается нашего варианта, то есть нашей трехкомнатной квартиры, она нравилась далеко не всем. Панельный дом, две смежные комнаты и кухня шесть метров — безусловно, это не мечта всей жизни. «Но, в конце концов, есть же разные жизненные ситуации, — уговаривала я сама себя. — Допустим, именно в нашем доме живет кто-то, кто хочет с кем-то съехаться». Я верила в это свято, никаких сомнений не допускала и рьяно продолжала искать. Я упорно трудилась и, наконец, была вознаграждена.
Я его нашла, этот мой вариант. Что он мой — я поняла, как только подошла к подъезду дома, взялась за тяжеленную ручку и изо всех сил потянула на себя.
Я оказалась в просторном парадном. Именно в парадном, а не в подъезде — широкая мраморная лестница, лепные потолки, дубовые перила… Безусловно, все грязноватое, все немного ободранное, но былая роскошь все же чувствовалась.
Итак, я поднялась на шестой этаж и позвонила в квартиру, что могла стать моей. Ожидания меня не обманули. Все оказалось именно таким, каким я и представляла. Потолки с лепниной, дубовый паркет, огромные двустворчатые двери. Все это меня сразу захватило, я словно перенеслась в другое измерение, окунулась в другой мир, к которому никогда не принадлежала, но наверное втайне мечтала принадлежать. И мне вдруг показалось, что если я стану частичкой этой квартиры, то, возможно, вся моя жизнь пойдет по-другому, и будет мне позволено прикоснуться к чему-то такому, что сейчас от меня далеко-далеко. И стану я одной из других, избранных людей.
В коридоре квартиры меня встречала старая дама. «Пожилая»е сказать про нее было нельзя, она была старая, но и бабушкой назвать тоже язык не поворачивался. Она была дамой.
— Вы по обмену? Что ж, проходите.
Хотя одной рукой дама тяжело опиралась на палку, другой она изобразила царственный жест.
— Прошу!
Она указала на огромную открытую двустворчатую дверь. Проем заполняла бархатная бордовая штора с золотой бахромой. Ну все, сейчас просто в обморок начну падать от всей этой неземной декорации!
Двадцатипятиметровая комната с двумя огромными окнами оказалась несколько запущенной. Все как будто немножко покрылось пылью веков, как и сама Пиковая дама (безусловно, присутствовало какое-то имя и отчество, но прилепленное мной литературное имя моей новой знакомой подходило гораздо больше). Посреди комнаты стоял огромный стол, покрытый тяжелой скатертью, тоже с бахромой, как и штора на двери. У стены стоял старинный резной буфет. Но самым потрясающим было зеркало. Высотой почти до потолка, в тяжелой дубовой раме. Это зеркало казалось немного нереальным. Смотреться в него было страшновато — боязно увидеть там какой-то другой мир. Пиковая дама, думаю, смотрясь в него, видела себя в молодости.
— Ну и что, вы собираетесь здесь жить? — строго спросила она меня.
Вот ведь странный вопрос, ведь не на экскурсию же я пришла.
— Собираюсь, — практически шепотом ответила я.
— И сколько с вами здесь будет человек?
— Еще мой муж и сын.
Лицо Пиковой дамы немного потеплело.
— Я здесь вырастила двоих детей. Вы знаете, мой муж был главным прокурором Москвы. Когда мы получили эту комнату, нашему счастью не было границ. Нам казалось это необъятными хоромами. Даже неудобно перед друзьями было. Представляете себе? Это сейчас у всех отдельные квартиры, а тогда… Потом, правда, всех начали расселять. Но мужу просить всегда было неловко. Да нам и хватало. И потом — здесь прошли самые счастливые годы моей жизни. Я не представляю себя без этого дома, без Филипповской булочной, без нашего сквера. А вот дети выросли, и им этого ничего не надо. Им все равно, им площадь подавай. Где, говорите, находится ваша квартира?
Я вообще-то еще ничего не говорила.
— На Преображенке, — робко отвечала я, понимая, что шансов у меня ноль — там нет Филипповской булочной. Пиковая дама со мной согласна полностью.
— Ну что значит эта Преображенка? Рабочий район. О чем только думает моя дочь? Я вам честно скажу, я не знаю, как я отсюда уеду! Я просто этого не знаю.
— А может, вы к нам приедете посмотреть? У нас уютно и зелено.
— Да о чем вы можете говорить?! — возмущению Дамы нет предела. — Да я даже не буду на это смотреть! Но если, конечно, Неля меня вообще в грош не ставит, я поеду, я подчинюсь. Я поеду туда умирать.
И она трагически замолчала. Я оказалась в какой-то дурацкой ситуации. По большому счету хотелось бы посмотреть квартиру, но я даже не знала, как об этом спросить. Неловкое молчание Пиковая дама нарушила первая.
— Мне тяжело ходить. Идите, посмотрите квартиру. Хотя там и так все понятно. Соседка Нина Васильевна на работе, она приходит поздно, ведущий экономист где-то там. Трудится все, трудится. Вам ведь, девочка моя, очень может повезти, если действительно этот безумный обмен состоится. Соседка моя женщина бесконечно интеллигентная, одинокая и, кстати, она очень и очень нездорова.
Эту фразу я тогда не расслышала и вспомнила о ней много позднее. А тогда я смотрела квартиру и уже тихо плакал про себя от бессилия. Я понимала, что вредная старуха никогда не поедет на нашу немытую Преображенку, и не достанется мне эта мечта никогда. И я пыталась себя уговорить, что, мол, и не ухожена квартира, и ремонта требует, и коммуналка в конце-то концов. А все равно мне казалось, что это абсолютно мое жилье, и ничего другого мне не нужно и, главное — ничто другое уже никогда не понравится.
Домой я вернулась подавленная. Семья пыталась меня успокаивать, и за традиционным ужином все наперебой рассказывали, сколько у нас еще впереди. Но я грустила, и очень мне было жаль расставаться с мечтой о том, как я буду открывать эту дубовую дверь, а все прохожие будут мне завидовать.
Неля позвонила ровно через неделю.
— Даже не представляете, какой у нас бой с мамой идет. Но я ее все же уломала. Завтра она согласилась приехать посмотреть квартиру.
Я задохнулась. Шанс все-таки есть! Мы сделаем все, чтобы наша рабоче-крестьянская Преображенка ей понравилась. В конце концов, она же на машине приедет, не на метро. Прямо до подъезда. Ну а уж в квартире мы блеск с мамой наведем.
Так, начинаем прямо сейчас. Несмотря на раннюю весну, мы дружно перемыли все окна и широко раздвинули шторы. Все пеленки с веревок — долой. Нужно много света и воздуха. Мы должны чем-то выгодно отличаться от центра. Вот этим и будем отличаться — воздухом, простором. Передвигаем всю мебель, освобождая середину комнат. Мужчин с коляской отправляем гулять и приказываем, чтобы духу их тут не было, пока Пиковая дама не уйдет. Сами с мамой размазываемся по стенам, узких проходов не загораживаем. Пусть себе ходит вольготно со своей палкой.
С трудом успеваем все растолкать. Звонок в дверь. Мы с мамой глядим друг на друга, делаем глубокий вдох и отрываем.
Первая вскакивает Неля, за ней, тяжело опираясь на палку, входит царственная Старуха. Она еще ничего не видела, но на лице гримаса, как будто у нас плохо пахнет. Про «пахнет» оно, конечно, от истины не далеко. Грудной ребенок, сушить пеленки особо негде. Но мы с мамой проветривали квартиру честно и уж так драили… Нет, это она от вредности. Неля трещит не переставая, мы с мамой молча улыбаемся. Старуха шествует из комнаты в комнату. Гримаса постепенно начинает сползать с ее лица. А по-моему, ей нравится! У нас действительно уютно. И очень светло. И на диво удался такой приятный солнечный день. И окна наши светятся, и очень чисто. Старуха задерживается в моей комнате.
— Мамочка, здесь ты будешь жить. Ну посмотри, как мило.
Пиковая дама так зыркнула на Нелю, что та замолкла на полуслове. Потом опять принялась оглядываться по сторонам. Было понятно, что мнение дочери ее не интересует. Она сейчас принимала какое-то свое решение.
Почему она все-таки приехала, что подтолкнуло ее на этот шаг? Было видно, что с дочерью контакта нет и, видимо, никогда не было. Может, был контакт с внучкой, и хотелось этой удивительной Даме на старости лет тепла и уюта, и устала она от своего гордого одиночества?
По ее движениям было понятно, что примеривается она и к этой квартире, и к этой комнате…
— Какая здесь высота потолков?
— Два семьдесят.
— Неля, посмотри. Мне кажется, мое зеркало как раз сюда встанет, — произнесла вдруг Пиковая дама.
Переезжали мы весело, одним махом. Все было рассчитано, просчитано: кто за кем, что вывозим сначала, что потом. Шутка ли — двое разъезжаются, двое съезжаются. Все сделали за один день, обид друг на друга никаких. Все остались довольны.
Я не видела Пиковую даму, она в переезде не принимала участия. Видимо, ей было тяжело смотреть, как рушится ее родовое гнездо.
И вот я берусь за ручку дубовой двери. Буду ли я здесь счастлива? Правильно ли подсказало мне мое сердце? И моя ли это жизнь? А вдруг я ошиблась? И жизнь эта, мною подсмотренная, совсем не про меня? И не будет мне в ней места?
Я сомневаюсь ровно минуту и открываю дверь. Поживем увидим.