Когда стал подрастать их сын Израиль, тот тоже оказался недюжинных способностей.
— Значит, будет врачом, — радовался Моисей. — Если мальчик тянется к знаниям, значит, он точно хочет стать врачом.
— Пап, я хочу строить аэропланы.
— Изя, ты что, обалдел? Откуда ты в десять лет можешь знать, что ты хочешь строить аэропланы? Откуда ты только взял такое слово. Мне кажется, Изя, оно неприличное.
— Пап, аэроплан — это такой летательный аппарат. Правда, аэропланы пока еще очень несовершенны, часто разбиваются, или хвост у них отваливается. А я придумаю совершенный.
— Учись, мой мальчик, учись. Там разберемся. У кого там что отваливается. Нужно будет этот хвост приделывать к аэроплану, и на эти деньги ты сможешь, как и я, прокормить семерых детей, да ради Бога, приклеивай. Только врачом, оно, знаешь, Изя, как-то надежнее. Врач, он и в тюрьме врач, и на каторге.
— Мовша, что ты рассказываешь ребенку, — запричитала с кухни Нэха. — Какая каторга, какая тюрьма? Почему обязательно тюрьма? Изя, папа шутит. Врач, он лечит людей. От самой смерти лечит, клянусь тебе.
Нэха подошла к сыну и села рядышком.
— Изя, ты хочешь, чтобы твоя мамочка жила вечно?
— Конечно, мамочка, — мальчик изо всех сил прижался к матери.
— Я не сомневалась в тебе, сынок. И ты прав, ну как ты будешь жить без своей мамы. Представить невозможно! Неужели дочка Степана сделает тебе приличный форшмак. Никогда. Так что, сын, ты лучше придумай лекарство от смерти, и твоя мама всю жизнь будет с тобой.
Маленький Израиль тяжело вздохнул, а Нэха победно посмотрела на мужа.
— Вот как нужно уговаривать детей.
2.
Нэха была идеальной еврейской мамой. Все и всегда сплачивались вокруг ее стола, и во главе всегда сидела Нэха. Именно она держала в руках
поварешку и сама разливала суп. Потом раскладывала второе, каждому наливала компот и насыпала сладкий кугель.
Она умела утешить дочерей, она давала советы сыновьям, когда те влюблялись, она принимала гостей лучше всех в городе. Бежала через весь город к скрипачу, звала его на праздник. А какой праздник без танцев?! И танцевать она тоже умела.
Моисей гордился своей Нэхой. И когда та была совсем молодой девушкой, и когда стала уже почтенной дамой. С чувством юмора, присущим данной нации, с крепким умом, чувством такта, завидная еврейская жена.
Она умела любить, и была верна своему мужу, хотя татарин Ахмедка подбивал под нее клинья и шептал на рынке ей всякие приятности, когда она покупала у него мед для чак-чака. Нет, она никогда и ни на кого не променяет своего Мовшу.
Сколько Моисей ее добивался, уговаривал ее отца Аарона, как радовался первенцам Анне и Израилю, как оплакивал их четверых умерших детей.
Для еврея главное в жизни — это семья, ее Мовша — правильный еврей. И он знает все про еврейскую маму, и никогда сам не возьмет в руки половник. Мужчина должен зарабатывать деньги, он должен добывать хлеб. Это его работа.
Женщина — это уют, это тепло, это вся жизнь. От женщины зависит
покой в семье, мир в семье. Все в ее руках. Она может растревожить, она может успокоить.
И если никто не идет наперекор друг другу, то такая семья, она вечная. Нэха была уверена в себе, уверена в своем Мовше. А это и есть самое большое счастье.
Нет, ну чем она могла помочь Анфисе, Степкиной жене, когда та приходила, в который раз с подбитым глазом, занимать картошки на похлебку.
— Фиса, на кого ты похожа? — всплескивала руками Нэха.
— Да Степан вчера опять до беспамятства напился, вот руку и поднял.
— Фиса, синяк это не так страшно. Муж иногда бьет свою жену. Это случается во всех семьях, — безапелляционно начала свою лекцию Нэха, мгновенно забыв о картофеле.
— Неужто и тебя Моисей лупит?!
— Я не буду сейчас говорить о муже, — Нэха удобно села на кухонный табурет, учить соседку уму-разуму. — У нас о муже не говорят. Это неправильно. Это может ему не понравиться, если он услышит. Мы своих мужей очень уважаем. И они это чувствуют, и нас, своих жен, за это благодарят, — Нэха помолчала. — Поэтому бьют редко. Почти никогда.
На Нэхе, как обычно, был надет красивый темно-синий фартук, отделанный воланами в тон. Густые волосы собраны в аккуратный пучок на
затылке и заколоты высоким костяным гребнем. Тот гребень смотрится на Нэхе, чисто корона. Анфиса как в первый раз увидела свою соседку, вернее, наконец посмотрела на нее другими глазами. Невольно перевела взгляд на себя.
— Ты посмотри, что на тебе за фартук?
— А че, — не поняла Анфиса.
— «А че», — повторила за соседкой Нэха. — А платок? Твой Степа, может, и пьет, как на тебя посмотрит! У него появляется только одно желание при
взгляде на тебя, Фиса: напиться как свинья. Фиса, — Нэха многозначительно подняла вверх палец, — я его понимаю.
Нэха легко поднялась с табурета, привычным движением одернула фартук, поправила прическу.
— Мы сейчас же пойдем к Моисею и сделаем заказ. Ты закажешь у него платье и наденешь его в воскресенье утром. Пусть твой муж, как только продерет глаза, увидит тебя во всей красе. И ты увидишь, потянутся его руки к бутылке — или к тебе. Фиса, я много старше тебя, и я знаю, что говорю.
Нэха взяла соседку за руку и повела в портняжий уголок Моисея.
