Кому как повезет

Николай Петрович заглянул в купе. Поезд фирменный, чистый, на столике —накрахмаленная салфетка и бутылки с минеральной водой.
На нижних местах уже сидели две женщина. Одна, лет пятидесяти, доставала из сумки книгу, вторая — чуть моложе, махала в окно мужчине провожающему ее на перроне.
— Вы позволите? Видимо, ехать нам до Москвы вместе. Моя полка верхняя. — Николай Петрович улыбнулся попутчицам.
Женщины начали подниматься со своих мест.
— Нет, нет, не волнуйтесь, поезд тронется, тогда попрошу вас ненадолго выйти, чтобы переодеться, а пока разбирайтесь спокойно со своими вещами.
И Пригожин вышел в коридор, прикрыв за собой дверь. Ослабив узел на галстуке и опершись об оконные поручни, он задумался.
Хорошо что не мужики в купе, а то начнут пить еще поезд от перрона не отойдет. А ему, между прочим, прямо с поезда на работу, совещание у министра в 10-00, нужно еще с мыслями собраться. С женщинами лучше, видно — хозяйственные, и едут из дома, значит, можно рассчитывать на домашнюю еду.
Поезд незаметно тронулся. Пригожин любил вот это странное чувство, когда не понимаешь, не то твой поезд едет, не то тот, что напротив. И только через мгновение понятно, нет, это начал движение именно их состав «Ростов-на-Дону — Москва». Скорость постепенно выросла, и вот уже мигом проносятся мелкие полустанки, и уже сложно различить их названия на табличках.
Домой, домой — ритмично отстукивали колеса. Хорошо, как же хорошо. Устал. Проверка прошла нормально, но все-таки нарушений выявлено достаточно, и завтра нужно все доложить на коллегии. Район, безусловно, не то чтобы спокойный. Не зря говорят «Одесса — мама, Ростов — папа».
— Извините, — дверь купе открылась, — мы уже переоделись, заходите, — приветливо улыбнулась попутчица.
Николай Петрович невольно залюбовался женщиной. До чего приятные эти казачки. Особенно вот такие, когда уже в бальзаковский возраст входят. Статная, даже можно сказать немного крупноватая женщина с тугим узлом волос на голове запахнула на груди цветастый платок. Ну прям Аксинья — подумал Пригожин, вспомнив чернобровую шолоховскую героиню. Вслух доброжелательно произнес:
— Спасибо, — и закрыл за собой дверь.
Достав из портфеля спортивный костюм, мужчина с удовольствием сменил на него деловой костюм.
— Проходите, я готов.
— Вы быстро. Меня зовут Галина Михайловна, а это — Лида.
— Очень приятно. Николай Петрович. Если вы не возражаете, я сразу на свою полку. Еще рабочие материалы нужно посмотреть.
— Да, да, конечно. Ужинать, наверное, часа через два? Николай Петрович, присоединитесь к нам?
— Спасибо, Галина Михайловна, вы не беспокойтесь, я в вагон-ресторан схожу.
— Еще чего, — замахала полными и красивыми руками сердобольная казачка. — Что, это мне все в Москву вести? Тут на всех хватит! Да вы гляньте на него! — Она подбоченясь покачала головой. — Даже не выдумывайте, вагон-ресторан. У нас с вами туалет в вагоне один, второй не работает, я уже проверила, фирменный поезд называется! Еще нам отравлений не хватало. Правда, Лидуш? Что мы москвича, что ли, не накормим?
Лида, светленькая и хрупкая девушка, застенчиво улыбнулась.
— Да уж на всех найдется!
Пригожин свесил голову со своей полки и снял очки.
— А почему решили сразу, что москвич?
— А по портфелю! Наши мужики с портфелями не ходят. И потом жарища такая, а вы в галстуке. Николай Петрович, а чего нам ждать. Может, сейчас уже что перекусите? У меня пирожки с картошечкой, утром тесто завела, огурчики свои. А, Лид? Чаек принесешь?
У Пригожина так засосало под ложечкой, что даже неприлично. А Галина Михайловна уже любовно разглаживала на столике домашнее вафельное полотенце и выкладывала ровными рядами пирожки, а к ним в параллель маленькие огурчики, зеленый лучок и редиску.
Да черт с ними, с этими материалами. Концепция в голове уже сформировалась, в машине еще есть время все обдумать. Нет, от этого отказаться невозможно.
Несмотря на свои 50, Николай Петрович легко спрыгнул с верхней полки.
— Да, вы правы, отказаться от всего этого не смогу. К сожалению, своего предложить нечего, извините. Вы абсолютно верно заметили, возвращаюсь из командировки, домашней еды неделю не видел. А такой и вообще уже давно. Хотя моя жена хозяйство ведет хорошо, но, знаете, ни сада, ни огорода. А пирожки она жарит в масле. А у вас смотрю из духовки.
— Поди ж ты, начальник, а в нашем женском деле разбирается. — Галина Михайловна кивнула Лиде.
Лида как раз входила в купе с тремя чашками чая. В отличие от разговорчивой соседки девушка в основном улыбалась. Поставив чашки на стол, она быстро забрала волосы в хвост и начала доставать еду из своей сумки.
Кусок сала, серый хлеб, порезанный ровными квадратами, опять же огурчики. Добавились молодая картошка с маслом и укропом и вареные яички. Молодая женщина ловко раскладывала еду на столе, не нарушая уже существовавший порядок и красоту.
— Богато живем, а, Лидуш?! — Галина Михайловна помогала девушке.
— Знаешь, красавица, а давай-ка мы тут с тобой так сделаем. У нас сколько раз прием пищи намечается, а, Николай Петрович? Сейчас все распределим, ехать нам все-таки не два часа. Еще не раз проголодаться успеем.
Вот девки хозяйственные — все не мог нарадоваться Пригожин. И все-то у них ловко и вкусно, и споро.
Ровно через минуту стол был сервирован по-новому, и попутчики приступили к своей праздничной трапезе.
Пригожин никогда не любил есть в поезде. Аппетит на корню отбивал запах вагона, нечистоплотные соседи. Предпочитал самолет. В поезде же одни сплошные неудобства.
Нет, про сегодняшнюю еду он сказать этого никак не мог!
— Семья большая? — Мужчина не сразу понял, что вопрос относился к нему. Позор какой, подумают, что век меня не кормили.
Отвечать начал второпях, так, что даже поперхнулся. Галина Михайловна ловко постучала его по спине.
— Ой, да вы меня простите. Голодный вы, а я с вопросами. Да потом все скажите. Кушайте, кушайте. Раз нравится, то и кушайте.
Пригожин откашлялся.
— Действительно очень вкусно. Особенно картошечка, да с пирожком. А семья у меня нормальная. Жена, дочки две.
— А сыны что ж? Без парня — это не семья. Вот у меня три пацана. Я свой долг и перед мужем, и перед страной выполнила. Лидуш, ты как в порядке выполнения плана, на каком периоде?
— У меня тоже мальчик. Четыре годика, — и Лида так покраснела, как будто только что рассказа, как его зачинала.
Галина Михайловна расхохоталась и хлопнула себя по коленке.
— Вот видите, какие у нас бабы? А?!
— Вы знаете, я по молодости тоже о сыне мечтал. Очень хотелось. Думал, всему его научу, и в футбол играть, и Есенина любить. Но вот так получилось. Первая дочка родилась. Ну дочка и дочка. А уж когда второго ждали, уверен был, у меня родится только сын. Не срослось. Но я счастливый отец. И вообще быть отцом дочерей — это особое ощущение. И радость особая. И девчонок своих я очень люблю. И сейчас уж точно уверен, не хочу я никаких сыновей. И счастлив, и рад своим девочкам. Правда. Нет, я вам точно говорю! Даже и не понимаю теперь, и что это все про сыновей да про сыновей. Это говорят те, кто не испытал любовь дочери. Придумали себе поговорку.
— Это я с вами несогласная! Но мужик вы видно, упорный. Вас не переспорить. Ну а жена?
— А жена у меня, как ни странно, тоже женского полу.
Галина Михайловна аж зашлась вся от смеха, еще больше стуча себя по коленке. Лида тоже не выдержала и прыснула в кулачок.
— Трудится кем, говорю?! Или дома сидит, вся в домработницах и в няньках? Как у вас москвичей принято.
— У нас, у москвичей, принято по-разному. Среди наших знакомых, правда, ни нянек, ни кухарок не припомню. А жена моя — учительница. В школе работает. Очень кстати работу свою любит. И дети — ее. Она и кружок театральный ведет, экскурсии вечные. Я, когда не в командировке, помогаю. Пойди-ка попробуй одной со всем классом в музей. А так она впереди, а я с нашими девчонками замыкаю шествие. Смотрю чтобы кто не потерялся.
— Да, учительница, значит. — Галина Михайловна как-то сразу начала говорить тише. Уж больно поразила ее такая интеллигентная должность.
— А вы кто по образованию, Галина Михайловна?
— Медсестра. У нас в районной больнице. В хирургии.
— Вас, наверное, больные любят. — Пригожин по-другому посмотрел на женщину. У него постоянно менялось к ней отношение. Сначала поразился ее царственной красоте, потом зауважал как хозяйку, потом начало подниматься раздражение за громкогласность и даже некоторую беспардонность. И вот надо же — медсестра.
А ведь от медсестры зависит 50 процентов успеха. Именно она должна выходить больного. Человек слаб, когда он болен, а тем более после хирургического вмешательства. А когда он видит большую ласковую женщину, которую и не очень стесняется, потому что похожа на маму. И с просьбой обратится, потому что напоминает сестру. И легче ему, когда она своей мягкой большой ладонью по голове погладит да одеяло подоткнет, потому что точно так же бы сделала жена. Было что-то в Галине Михайловне свое, родное. Вот такой и должна быть настоящая медсестра.
— А вы, Лида.
— А я воспитательница в детском садике, — и, подумав, добавила: — В ведомственном, при комбинате. — И опять покраснела. Видимо, выражение «ведомственный при комбинате» имело какое-то особое и Пригожину непонятное значение. Но в глазах Галины Михайловны статус девушки поднялся. Потому что она сразу значительно закивала головой, произнеся уважительно:
— Да-а.
В дверь заглянул проводник:
— Еще чайку?
— С удовольствием, — за всех ответила Галина Михайловна. — Нам, пожалуйста, три чашки. И зазывно улыбнулась мужчине в форме. Тот расплылся в ответной улыбке.
— Будь сделано!
И действительно, буквально через минуту принес три затейливых подстаканника с темным чаем в граненых стаканах. Выпили чаю, и Пригожин все-таки решил посмотреть материалы для совещания.
— Вы не возражаете, если я здесь посижу, неохота на полку лезть. Если, конечно, не помешаю.
— Что вы, что вы, конечно.
Разговор тем временем продолжался уже вполголоса. Видимо, Галина Михайловна все выяснила про Пригожина, поняла, что семейный он и, судя по всему, все в его доме путем, если по экскурсиям замыкающим ходит. Так что громко смеяться перестала и по коленкам бить себя тоже. Что зазря тело свое калечить. И так понятно. Не ее это герой.
— А вот мне с мужиком не повезло. Пьет собака.
— Все время? — тихо спросила Лида.
— Нет, почему? — посмотрела Галина удивленно на Лиду. — Вечерами. Как придет с работы, как вмажет! И упал. Старшие его до кровати доволокут, спать уложат. А утром он как огурец. К станку! Зараза — одно слово!
— У тебя с этим делом как? — деловито повернулась она к Лиде.
— Только по праздникам. — Твердо выдохнула девушка.
— Ой, ой! У меня тоже все с праздников начиналось. А теперь, гляди-ка, вся жизнь один сплошной праздник. И главное, ну никакой помощи. Ни в чем. Все сама! Все сама! И ведь наплевать, что и я ж работаю. Нет, пришел с работы и за стол. А я пришла с работы с полными сумками, руки до земли оттянула — и на кухню. А после ужина в ванную, на постирушку. А потом глажка, утюгом машу, машу. Да мальчишкам обед сготовить. Вот тебе и жизнь. У тебя, Лидух, по-другому?
— Да нет, и у меня так же. Правда спросит, тебе помочь? Я поначалу соглашалась. А потом поняла, себе дороже. Переделывать-то сложнее. Да ладно, мне не тяжело. Даже в радость. Для любимого ведь. — Последнюю фразу Лида произнесла практически шепотом и по обыкновению залилась краской.
Разговор заинтересовал и Николая Петровича. Нет, невозможно читать документы. Он снял очки и решил принять участие в дискуссии.
— Девушки, милые, я вот вас слушаю и поражаюсь. Вы в каком веке живете? И почему все сами? Почему мужья вам не помогают? Это же уму непостижимо! И просто неуважение к себе самой.
Женщины замолчали, уставившись на Пригожина. Первой очнулась Галина Михайловна:
— То есть вы жене помогаете.
— Конечно!
— И домашнюю работу выполняете.
— А как же!
— А что же вы делаете? — удивлению не было границ даже у Лиды.
— Да все! И за продуктами хожу. И за квартиру плачу. И пылесос знаю где в квартире находится!
— Ну дела! Да еще и начальник, — Галина восхищалась искренне. — Счастливая баба твоя жена. Только позавидовать.
— Да почему? Нормальная жизнь. — Николай Петрович удовлетворенно нацепил очки и продолжил чтение материалов.
В Москву поезд пришел на полчаса раньше, и Пригожин решил заскочить домой. Семья обрадовалась несказанно, не виделись целую неделю. Девчонки висели на шее у отца, Николай поочередно обнимал дочерей, жену.
Младшая собиралась в школу, старшая — в институт, жена им помогала, одновременно готовя обед и пытаясь накрутить на голове бигуди.
— Лариса, у меня 40 минут. Я быстро в ванную, мне нужна свежая рубашка.
— Я вчера гладила. По-моему, там штуки три на выбор есть.
— Мне нужна голубая, а в шкафу только белые.
— Коля, надень белую. Какая разница, иначе я не успею, мне сегодня к первому уроку.
— Лариса, я прошу. — Пригожин сказал нежно, но твердо и закрыл дверь в ванную.
Лариса побежала чертыхаясь искать голубую рубашку, на ходу срывая с себя бигуди.
— Оля, Таня, сами собирайтесь, я не успеваю.
Все закрутилось колесом. Одной рукой Лариса красила глаза, другой водила утюгом. Откуда-то взялась и третья рука, которой нужно было помешивать в кастрюле. Но ровно через сорок минут все стояли во дворе их многоэтажки и целовали папу у машины.
— Коль, картошку купишь? А то закончилась?
— Ты что, мне же не по пути?! Могу заехать за колбасой.
— Ну и ладно, не волнуйся. Ты тогда вечером привези колбасу и хлеб. А за овощами я сама сгоняю. А то в доме ни картошки ни моркошки.
— Ларис, какая ты все-таки у меня несобранная. Хорошо хоть деньги у тебя забрал и за квартиру сам плачу. А то ведь сплошные штрафы да пени!
Пригожин покачал головой, поцеловал жену и сел на заднее сиденье автомобиля.
По дороге в министерство он думал, как же повезло ему с семьей. А главное, ну чтобы бы Лариса делала без его помощи. И жаловалась бы, небось, как эти тетки в поезде. Да, а пирожки были отменные…
14.06.2009